Мистер Кларнет - Страница 18

– Ничего. Полный облом. Лишь одна старая жидовка наплела всякой ерунды.

– Ничего? – спросил Макс, заглядывая Бисону в лицо.

– Говорю же тебе, ничего.

Макс не верил ему. Но Бисон в любом случае не расколется.

– А почему, ты думаешь, они поимели меня вот так? Чтобы послать весточку Карверу?

– Вероятно. – Макс пожал плечами. – Как получилось, что ты оказался здесь?

– Что-то во мне изменилось. Вот тут. – Он постучал пальцем по виску. – Разорился вконец. Не мог больше работать. Все бросил. Сдался. Был должен клиентам за незаконченные дела. Много должен. Так что ничего не осталось. Но я радовался, что по крайней мере вылез оттуда живым.

Макс кивнул. Он понимал Бисона.

– Мингус, тебе не следует ехать на Гаити, – пробурчал Бисон. – Там очень дерьмово.

– Теперь уже поздно давать задний ход, даже если бы я этого хотел, – ответил Макс и в последний раз оглядел трейлер. – Знаешь, Клайд, я тебя никогда не любил. И теперь не люблю. Ты никудышный пес-ищейка, алчный, лицемерный предатель без всякой морали. Но знаешь, даже ты такого не заслуживаешь.

– На ужин не останешься? – усмехнулся Бисон.

Макс развернулся и направился к двери. Бисон поднялся с кресла, сжав рукоятку «магнума». Поковылял вслед за ним, раздавив по пути несколько кучек, наложенных питбулем.

Макс остановился, вдыхая свежий воздух. Он надеялся, что вонь к одежде и волосам не прилипла.

– Эй, Мингус! – крикнул Бисон, стоя в дверях.

Макс повернулся.

– Тебя в тюрьме трахали?

– Что?

– Ты был подружкой какого-нибудь ниггера? Он называл тебя Мэри? Ты получал кайф, Мингус, когда тебя имели в задницу бандиты?

– Нет.

– Тогда какого хрена? Чего это ты заявился сюда такой сочувствующий? Прежний Макс Мингус сказал бы, что я получил по заслугам, а потом ударил бы меня в сопатку и вытер о нее ноги.

– Клайд, постарайся снова стать человеком, – произнес Макс. – Если ты сам себе не поможешь, это не сделает никто.

Он сел в автомобиль и отъехал, ощущая оцепенение во всем теле.

б

Макс направил машину в Малый Гаити.

В юности, в шестидесятые годы, у него была подружка, Джастин. Она жила в этом районе. Тогда его называли Лимонный Город. Его населяли большей частью белые из среднего класса. Сюда многие ездили делать покупки. Мать Макса часто покупала там подарки к Рождеству и дням рождения.

Десять лет спустя, когда Макс стал копом, все белые отсюда уехали, кроме самых бедных. Магазины закрылись, прежде процветающий район пришел в упадок. Здесь начали селиться кубинские иммигранты, затем раскупили дешевые дома зажиточные афроамериканцы. В семидесятые годы, во время правления Бэби Дока, стали прибывать гаитяне.

Между афроамериканцами и гаитянами начались конфликты, часто заканчивающиеся поножовщиной. Поначалу страдали гаитяне, пока не организовались в банды. Самая жестокая стала известна как «Ночной клуб Барона Субботы». И верховодил в ней Соломон Букман.

В последний раз Макс был в этом районе в восемьдесят первом, когда ликвидировали банду Букмана. Тогда улицы в Малом Гаити были завалены мусором, окна магазинов заколочены досками, много брошенных домов и ни единой души.

Теперь, через пятнадцать лет, Макс ожидал того же, если не хуже, но, выехав на Пятьдесят четвертую улицу, подумал, что ошибся, попал не в то место. Чистота, на улице полно людей, магазины, выкрашенные в яркие, живые тона – розовые, голубые, оранжевые, желтые, зеленые, – где можно найти все, от одежды и продуктов до деревянных скульптур, книг, музыкальных инструментов и картин. Множество небольших ресторанов, баров и открытых кафе.

Макс остановил машину и вышел. Он был единственным белым в квартале, но не ощущал характерного напряжения, когда находишься в черном гетто.

Солнце уже клонилось к закату, и небо приобрело слабый пурпурный оттенок. Макс отыскал то место, где когда-то стоял мебельный магазин. Подростком он ездил однажды сюда с родителями покупать кухонный стол. Теперь тут располагался большой карибский рынок, копия старого скобяного рынка в Порт-о-Пренсе.

Он вошел, потолкался у лотков с продуктами, компакт-дисками, одеждой и католической утварью. Кругом говорили на креольском, гаитянском диалекте, смесью французского и языков западноафриканских племен. Речь звучала агрессивно, будто горячо спорили. На креольском не разговаривают, а почти кричат. Такое впечатление, словно вот-вот начнут махать кулаками. Но, присмотревшись к жестикуляции и мимике разговаривающих, можно понять, что они просто невинно болтают друг с другом.

Напротив рынка высилась церковь гаитянской Богоматери, а рядом гаитянский католический центр имени Пьера Туссена. Центр был закрыт, и Макс вошел в церковь. Его представления о религии и Боге были весьма смутными, но он любил церкви. Там тихо и обычно пустынно. Хорошо думается. Во время службы в полиции Макс завел привычку заходить в церкви. Много дел удалось расколоть, сидя в одиночестве на скамье с блокнотом в руке. Церковь помогала ему сосредоточиться. Он никогда не рассказывал об этом никому, даже жене.

Сейчас в церкви была лишь пожилая женщина. Сидела на средней скамье, читала вслух креольский молитвенник. Услышав шаги, повернулась посмотреть на Макса, не прерывая чтения.

Макс сел у стены с витражными окнами и росписью, изображающей путешествие гаитян с их родины в южную Флориду. С небес за ними наблюдали Пресвятая Дева Мария и Младенец Иисус. Воздух пропах ладаном, к которому примешивался цветочный аромат. Белые и розовые лилии в изобилии стояли в вазах на металлических подставках по обе стороны алтаря.